Арон Шнеер Советское законодательство в соответствии с Уголовным кодексом РСФСР от 1926 г. в довоенный период жёстко пресекало антисемитские проявления. Однако активная политическая и административная деятельность евреев вызывала негативную реакцию со стороны большинства граждан СССР. Правда, внешне это было малозаметно. Динамика советского антисемитизма в предвоенные годы складывалась следующим образом. После Гражданской войны с ее многочисленными погромами, в которых принимали участие все противоборствующие стороны, открытый антисемитизм в результате репрессивных мер советского законодательства резко пошел на убыль. Однако уже в 1922 г. в связи с изъятием церковных ценностей антисемитские тенденции в народе усилились. Среди уполномоченных, проводивших реквизицию, было значительное число евреев. В эти же годы некоторым городам присваиваются имена революционеров-евреев. Так, Екатеринбург стал Свердловском, Елисаветград превратился в Зиновьевск, Гатчина – в Троцк. И это тоже привело к подъёму антисемитизма с середины 20-х годов. Причем это явление поразило даже партийные, комсомольские и другие общественные, молодежные организации. О причинах всплеска но-вой волны антисемитизма, пришедшего на смену дореволюционному, одним из первых написал еврейский публицист-эмигрант И.М.Бикер-ман: «Русский человек никогда прежде не видел еврея у власти; он не видел его ни губернатором, ни городовым, ни даже почтовым служащим. Теперь еврей – во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе Красной Армии… Он видит, что проспект Св. Владимира носит славное имя Нахимсона, исторический Литейный проспект переименован в проспект Володарского, а Павловск в Слуцк. Русский человек видит теперь еврея и судьёй и палачом; он встречает на каждом шагу евреев не коммунистов, а таких же обездоленных, как он сам, но все же распоряжающихся, делающих дело советской власти: она ведь всюду, от нее уйти некуда. Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть еврейская и что потому именно она такая осатанелая. Что она для евреев и существует, что делает еврейское дело, в этом укрепляет его сама власть…». Ненависть к евреям произрастала и из активного участия евреев в руководстве чекистскими расправами, начиная с гражданской войны. Писатель-публицист В.Додин приводит неполный список «троек» по Северному, Северо-Западному, Западному, Закавказскому, Туркестанскому, Забайкальскому, Дальневосточному пограничным округам, всего – 21 фамилия. В названном списке только четверо были неевреи. По приговорам этих «троек» в период с 1919 г. до середины 30-х годов было расстреляно более 1 млн. человек. С 1 января 1935 г. по 1 января 1938 г. евреи возглавляли более 50% основных структурных подразделений НКВД, а в областных УНКВД на 1 марта 1937 г. служило 1776 евреев, или 7,6% всех работавших там сотрудников. Как водится, большинство палачей в 1937-1938 гг. сами стали жертвами порождённого ими террора. Однако посеянное ими взросло в сердцах тех, кто не мог забыть о содеянном. Пророчески высказался об отрицательных последствиях активности евреев в революционных преобразованиях известный экономист Б.Д. Бруцкус: появление «по большей части очень молодых еврейских комиссаров, которые были совершенно чужды населению и, подобно своим русским товарищам, ни морально, ни интеллектуально не были подготовлены для несения тех обязанностей, которые были на них возложены, появление их в момент, когда советская власть грубейшее насилие считала нормальным методом управления, оставило глубокий след в психологии народных масс… В русских массах был сделан ядовитый посев антисемитизма, со злыми последствиями коего всему еврейскому населению придется считаться очень долгие годы». Таким образом, антисемитизм 20-30-х годов затронул не только рабочий класс и крестьянство, но и интеллигенцию, которой в массе своей до революции антисемитизм был чужд. Причем факты антисемитских проявлений и выступлений были столь многочисленны, что партийным органам пришлось вновь и вновь обращаться к этому вопросу и давать объяснения по нему представителям евреев. Именно так поступил М.И.Калинин в ноябре 1926 г., выступая на встрече с участниками съезда ОЗЕТ (Общество по земельному устройству трудящихся евреев): «Почему сейчас русская интеллигенция более антисемитская, чем при царизме? В первые дни революции, когда значительная часть русской интеллигенции отхлынула, испугалась революции, как раз в тот момент еврейская интеллигенция хлынула в канал революции, заполнила его большим процентом по сравнению со своей численностью и начала работать в революционных органах управления». Таким образом, Калинин говорит о естественном процессе замены чиновников-саботажников либо открытых врагов советской власти людьми, принявшими ее. В то же время с их стороны требовались не только минимальные знания и образование, которыми еврейское население обладало в большей степени, чем представители других национальностей, но и преданность новой власти. И опять евреи оказались в числе самых надежных: советская власть могла доверять им, так как в идеологии большинства антисоветских движений лежал антисемитизм, и в них не было места евреям. Кстати, похожая картина сложится после войны 1941–1945 гг. В районах, освобожденных от немецкой оккупации, безоговорочно можно было доверять или евреям, которые не могли сотрудничать с фашистами из-за общеизвестной политики уничтожения евреев, проводимой нацистами, или «чужакам», присланным из России. Именно этим объясняется значительное число евреев – работников МВД разного уровня, особенно в республиках Прибалтики, в самый острый период борьбы за укрепление советской власти 1944–1949 гг. Разгром во второй половине 1927 г. партийной оппозиции во главе с Троцким, среди которой находилось много евреев, был воспринят многими членами партии, а также и беспартийной массой как избавление от «большого представительства евреев в руководстве партией и страной». Происходил мощный рост антисемитских настроений на заводах, в учреждениях, в учебных заведениях. Партийное руководство считало, что еврейский вопрос в СССР существует, о чем свидетельствует выход в 1929 г. книги Ю.Ларина «Евреи и антисемитизм в СССР». Эта книга так и осталась наиболее серьезной работой на эту тему в СССР за все годы. Ю.Ларин приводит в книге тексты более 60 записок, поданных ему в августе 1928 г. во время работы в одном из парткабинетов Москвы с группой партийного и беспартийного актива. Вот несколько из них: «Почему евреи жили хорошо и теперь живут также? Почему евреи не хотят заниматься тяжелым трудом? Почему евреи не занимаются хлебопашеством, хотя теперь им разрешено? Почему евреи на работе и на службе тянут друг друга, устраивают их, а у русских этого нет? Почему партийная оппозиция на 76% была из евреев? Почему у евреев несравнимо высокая группа с образованием? Почему их много в вузах, не подделывают ли они документы? Не изменят ли евреи в случае войны и не уклоняются ли они от военной службы? Чем объясняется отъезд евреев из СССР, ведь теперь здесь полная свобода? Почему Бухарин, Сталин и другие члены политбюро никогда не пишут в “Правду” об антисемитизме? Почему партия слабо борется с антисемитизмом, партийцы-антисемиты считают это знаменательным?». Эти вопросы свидетельствуют как о традиционных антисемитских стереотипах: пренебрежение физическим трудом, взаимопомощь, потенциальная измена родине, так и о новых антисемитских оценках евреев Советского Союза: уровень образования, политическая оппозиция, отъезд из СССР. Новые оценки вскоре станут антисемитскими стереотипами на все последующие годы. Вопросы, заданные на лекциях, свидетельствуют о том, что антисемитизм усиливается и, что особенно примечательно, члены партии считают молчание партийного руководства поощрением «партийцев-антисемитов». В начале 30-х годов тема антисемитизма опять стала актуальной. Вот что пишет бывший наркомом просвещения СССР А.В.Луначарский в предисловии к изданной в это время книге А.С.Тагера «Царская Россия и дело Бейлиса. К истории антисемитизма»: «К сожалению, антисемитское зло и зелье не перевелись даже в нашей пролетарской стране. То там, то здесь в мещанской среде и среди отсталых слоев трудового населения пробиваются проявления застарелого, скрыто поддерживаемого нашими классовыми врагами антисемитизма, несмотря на то, что всем хорошо известно, с какой строгостью борется с такими проявлениями советская власть». О том, что такая борьба действительно велась, свидетельствует тот факт, что только с 1926 по 1934 г. в СССР было издано 64 книги и брошюры против антисемитизма. Неоднократно высказывался на тему антисемитизма и Сталин. Так, 30 ноября 1936 г. в «Правде» были опубликованы ответы Сталина на вопросы Еврейского телеграфного агентства из Америки, данные им ещё в 1931 г. Вероятно, в 1936 г. в СССР настала необходимость вновь обратиться к этой теме. Сталин определяет антисемитизм как крайнюю форму расового шовинизма, называет его «наиболее опасным пережитком каннибализма» [12] . Сталин подчеркивает, что в СССР антисемитизм строжайше преследуется законом «как явление, глубоко враждебное советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью» [13] . Вторая половина 30-х годов – годы становления нового явления: советско-русского великодержавного шовинизма. Этот период характеризуется тем, что с августа 1937 г. по ноябрь 1938 г. НКВД проводились конкретные операции против многих национальных групп, обвиненных в шпионаже и диверсионной деятельности. Репрессиям подверглись поляки, латыши, литовцы, эстонцы, немцы, финны, румыны, греки, турки, корейцы. Евреи не выделялись в особую группу, однако тысячи из них были репрессированы по обвинению в участии в различных контрреволюционных организациях. Размах репрессий 1937–1938 гг. достиг таких масштабов, что стал выходить из-под контроля партии, поэтому в 1939 г. пришлось даже заняться расследованием деятельности самих органов НКВД. Так, об особенностях «национальных» операций НКВД свидетельствует сам Генеральный прокурор А.Я.Вышинский в его письме И.В.Сталину от 1 февраля 1939 г. о преступлениях, совершенных сотрудниками Вологодского УНКВД: «При исполнении приказа Народного комиссара внутренних дел СССР № 485 о репрессировании участников всякого рода шпионских и националистических организаций, ряд работников Вологодского УНКВД… производили без всяких оснований аресты лиц, носящих нерусские фамилии (выделено мной. – А. Ш.). В отношении этих лиц затем составлялись фиктивные протоколы, фабриковались дела, которые и разрешались во внесудебном порядке». Политика, направленная против народов, проживавших в СССР, проявилась в первую очередь в ликвидации или уменьшении числа национальных школ и обязательном введении изучения русского языка. В начале 1938 г. в Наркомпросе и ЦК ВКП(б) идёт работа над проектом постановления о введении обязательного преподавания русского языка во всех национальных школах. Н.К.Крупская, принимавшая участие в подготовке этого постановления, обратила внимание на очень важное обстоятельство: шовинизм проникает в детскую среду, распространяется в школе. По этому поводу она обращается даже к Сталину: «...мы вводим обязательное изучение русского языка во всем СССР. Это хорошо. Это поможет углублению Дружбы народов. Но меня очень беспокоит, как (выделено Крупской. – А. Ш.) мы это обучение будем проводить. Мне сдается иногда, что начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм... Среди ребят появилось ругательное слово “жид”, малышка говорит: “Дедушка, я не хочу быть латышкой”. Правда, это отдельные случаи, но все же нужна известная осторожность». Однако кампания русификации набирает силу. В 1937– 1939 гг. закрываются национальные школы, в том числе и те, где языком обучения был идиш. К 1938 г. в РСФСР (за исключением Еврейской АО) не осталось ни одной еврейской школы. То же самое происходило в Украине и в Белоруссии. Например, были закрыты еврейские школы в Гусятине, Чемировцах и Лянцкоруне – местечках Каменец-Подольской области в Украине [16] . Правда, несколько еврейских школ в Белоруссии и в Украине работали до начала Великой Отечественной войны. Были ликвидированы многие национальные издательства, газеты, ограничен выпуск литературы на национальных языках. Вместе с тем, несмотря на все усиливающиеся великодержавные шовинистические тенденции, ощутимой замены евреев в высшем партийном аппарате не происходило. Более того, в марте 1939 г., число евреев в ЦК ВКП(б), состоявшем из 71 человека, даже возросло по сравнению с Февралем 1934 г. – с 10 до 11. Правда, в высших органах государственной власти число евреев уменьшилось. Так, если в 1935 г. в составе ЦИК СССР из 608 избранных членов было 98 евреев (16%), то уже в декабре 1937 г. из 1143 депутатов Верховного Совета СССР евреев было лишь 47 (4%). Произошли изменения и в различных наркоматах. Так, в центральном аппарате НКВД к 1 января 1939 г. осталось только 6% евреев, а к началу 1940 г. их число сократилось до 189 человек (5%). Число евреев-наркомов уменьшилось: многие пали жертвами сталинского террора. Однако и после его пика в 1937– 1938 гг. процесс замены евреев-наркомов другими, в основном русскими, продолжался. Наиболее значительный министерский пост – Наркома иностранных дел – занимал М.М.Литвинов. Однако в мае 1939 г., он был снят. Одной из причин его отставки могло быть его несогласие с намечавшимся процессом советско-германского сближения, завершившегося заключением советско-германского соглашения 21 августа 1939 г. Другая вероятная причина – еврейское происхождение, что делало М.М.Литвинова неудобной фигурой для встреч с представителями фашистской Германии. Точных сведений о числе евреев, ставших жертвами репрессий в 1937– 1938 гг., нет, но оно было столь велико, что на это обратило внимание руководство нацистской Германии. Один из главных идеологов нацизма Альфред Розенберг 5 октября 1939 г. записывает в своем дневнике, что Гесс передал фюреру сообщение одного немецкого капитана, посетившего Одессу. В противоположность прошлым посещениям капитан не увидел в органах власти евреев [20] . Розенберг далее отмечает: «Это дало повод к оживленной дискуссии насчет того, действительно ли в данном отношении в России готовится поворот. Я высказал мнение, что если эта тенденция начнётся, то закончится она ужасными еврейскими погромами». Рейхсминистр пропаганды Германии Йозеф Геббельс в 1940 г. обратил внимание на особенность советского террора 1937– 1938 гг. и новую тенденцию в советской внешней политике 1939–1940 гг. С учетом этого он пытается сделать вывод и 15 марта 1940 г. пишет в своем дневнике: «Не ликвидирует ли Сталин постепенно и евреев? Вероятно, он только для того, чтобы ввести в заблуждение весь мир, называет их троцкистами. Кто знает? Во всяком случае, мы с Россией – союзники». К счастью, политический и экономический союз красной звезды и свастики оказался недолговечным. Однако коричневые идеи очень быстро станут неофициальной частью советской идеологии. И попытка завершения нацистского плана «окончательного решения» с небольшими вариациями чуть было не осуществилась зимой 1953 г. Антисемитизм в армии в довоенные годы не проявлялся не только потому, что закон строго карал за это: могли уволить из армии или даже заключить в тюрьму. В довоенные годы евреи не опасались работать и служить в подчинении друг у друга, тогда мало кто задумывался о процентном соотношении евреев в тех или иных отраслях хозяйства или органах управления, армии. Ветеран войны полковник Рафаил Полищук в своих воспоминаниях отмечает, что во время учебы в военном училище никакой дискриминации «со стороны офицеров в учебе, быту, в присвоении званий при выпуске из училища не было». Более того, Р.Полищук говорит об особых взаимоотношениях евреев-курсантов между собой: «У нас, видимо, сохранилась ментальность местечка и было тяготение к дружбе с евреями, со своими. Были в училище евреи из Белоруссии – Ритенбанд, Гриншпун, Глейзер. Мы составляли там, нельзя сказать отдельную группу, но дружили». Однако антисемитские проявления, конечно, были. Очень интересные заметки и выводы сделал подполковник Г.Гонтмахер, 34 года прослуживший в Советской армии. Его наблюдения касаются, правда, послевоенного периода. Однако, если учесть, что до войны евреи отличались большим разнообразием социального происхождения: дети кустарей, торговцев, евреев-колхозников, – после войны все эти категории практически исчезли; если принять во внимание, что уровень образования у евреев и до войны был более высокий, чем у представителей других национальностей, то можно согласиться с рассуждениями Г.Гонтмахера: «Солдат-еврей, будучи дисциплинирован, физически зачастую значительно отставал от своих сверстников. Как правило, это горожанин из семьи преподавателей, технической интеллигенции, юноша со средним или незаконченным высшим образованием. Таких зачисляли в актив, назначали агитаторами, редакторами стенгазет и боевых листков, избирали комсоргами, а то и секретарями ротных комсомольских организаций. Должности эти привилегий не давали, зависть у сослуживцев не вызывали. А если еврею не завидуют, то зачастую забывают, что он еврей. В частях, где была нормально налажена служба и боевая учеба, представителям всех национальностей трудностей доставалось поровну. Но не дай Бог, если еврей – солдат или сержант – назначался писарем, завскладом, хлеборезом, поваром. Это всегда было поводом для упреков: умеют же устраиваться эти “рабиновичи”! Причем скажут об этом не в глаза, потому что от еврея “при должности” можно извлечь пользу. И если еврей в подобном качестве будет единственным представителем своей нации в части, разговоры о хитрых, изворотливых жидах, “тёплые местечки”, исподволь будут насаждаться, проникать в сознание личного состава». Увы, приходится констатировать, что именно так и произошло в годы Великой Отечественной войны.